Послесловие на правах предисловия:
Я никогда не состарюсь. Я буду жить долго. Я вообще никогда не умру. Всем надоем...
Воображение рисовало мне туманную картину:
Не осенний, мелкий дождичек, каменные кресты и надгробия Сент-Женевьев де Буа.
Отвратительно намокший плащ, черные зонтики, реденькая толпа стариков и немного молодежи, водочка на камушке, черный хлеб, сало, потеки капель на надписях с ятями, унылые речи :
- Иных уж нет, а те далече...
- Все там будем...
- Были когда-то и мы рысакамиt.
- Почки, господа, пошаливают, почечуй-с замучал...
- Граф, нарежьте сальца, сильвупле. У всех нОлито? Ну, с Богом, не чокаясь... За всех, за тех, кого...
- А слышали, Иван Николаевич того-с. В маразме свезли в больницу в Пасси, там и почил в Бозе, ино говоря окочурился. При смерти бредил: Проклятие вам, большевики!
- Кто следующий, господа?».
Поезд на третьем пути, на котором мы мечтали вернуться в Россию, ржавеет в чистом поле и в холодной топке - поганки и птичьи гнезда.
Да и рельсов нет... Мгла. Осинники. Небеса.
Маленькая ладонь Фредерики в холодной моей ладони, так хрупка, что кажется, растает.
Ну нет, могила, это единственное место, куда я не пропущу даму вперед. Стоять трудно.
Шарф промок, край поеден молью.
Пижонская пудра и румяна смыты дождем с морщин. Я похож на заблудившийся труп. Мелко, по стариковски хочется до ветру. Но не пристраиваться же за мемориалом корниловцам... Некомильфо. А до могилы Зизи Гиппиус бежать далеко.
Девушка с косами - уже еле-еле склеивает русские слова - спрашивает, как меня зовут.
Страшно хочется представиться бывшим корнетом Звездорыловым или актером императорских театров Свистоновым-Райским, или помещиком Тарасом Онопко, из Чернигова, ну в крайнем случае турецкоподданным Аристидом Козинаки.
Но, увы, перхая в кулак, представляюсь:
- Феликс Феликсович князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон.
Решительно невозможно носить имя, которое длиннее тебя самого, как товарный состав с цистернами.
Да еще звучит, как фонетическое упражнение для дикторов Радио.
Галка села на оградку, повертела головой... Дождь обещали по радио еще на три недели вперед.
Тут я выбранил свое воображение, и поклялся, что... могилы моей на этом кладбище не будет.
Я очнулся, смочил виски одеколонью, поправил пробор и узел галстука, взглянул в карманное зеркальце, ловчей перехватил ручку потертого чемодана и трость, и зашагал на таможню пружинной походкой тридцатилетнего щеголя, фата и шармёра.
Знаете, так с наглецой, вальяжно ходят... бродячие собаки. Чтоб никто не смел подумать, что им некуда идти.
